Я встал, меня трясло… Скорее, скорее в бой! Но я и сам понимал, что сейчас я в воздух подняться не могу. Заложен нос, болит горло. Я не смогу взлететь, набрать высоту… Гайморовы полости не позволят… Черт! Как не вовремя! Еще эти… из 52 эскадры, эксперты чертовы! Интересно, "Фокке-Вульф-190" уже появился на фронте? Машина мощная, шесть огневых точек — четыре пушки и два пулемета, как вспоминали наши летчики, стреляет — ни носа, ни кабины не видно — сплошной клубок огня, трасса идет — огненный столб, метр в диаметре! Но тяжелый, атаковать предпочитает в пикировании, стрельнул — и драпать. Если завяжется бой на виражах, на втором точно, а то и на первом вираже Як сядет ему на хвост. И уже никакое бронирование фоке не поможет…
Что-то у меня мысля виляет. Я сел. Надо успокоиться. Не рви себе душу, Тур. У тебя тоже есть огонь, посмотрим — у кого он горячее будет…
Вон идут солдатики… Да нет, не солдатики — красноармейцы или бойцы. Интересно, Красная Армия сейчас, в 42 году, совсем не похожа на Советскую Армию, в которой я служил через тридцать лет. Сейчас все как-то строже и жестче, что ли. Твердые уставные отношения, безусловное выполнение приказа, а ведь этим приказом тебя посылают на смерть. И ничего — идут. С какой-то готовностью идут. Изменилось в людях что-то. Робость, неуверенность, страх перед немецкими танковыми прорывами и поливающими от пуза автоматным огнем немецкими пехотинцами перегорел в наших бойцах, все перегорело здесь, в Сталинграде, и осыпалось ржавой пылью. А в душах бойцов выкристаллизовался твердый алмазный стержень. И желание убить, сломать немца. Положить ему твердую, мозолистую руку на горло и посмотреть в его бегающие в страхе глаза. Наши бойцы воевали насмерть и знали одно — за Волгой земли для нас нет! Сталинград фашисты не возьмут. Пора врагу ломать горло! Хватит!
Сегодня бойцы Сталинграда — пример для всей Красной Армии. Все командиры, на всем фронте — от севера до юга, бывают счастливы, если к ним в часть после госпиталя попадает сталинградец. Он тут же становится центром кристаллизации во взводе, роте, батальоне. Вокруг него сплачиваются лучшие бойцы, и часть становится крепче и боевитее.
Да-а… У нас в авиации дисциплина тоже на высоте. Но общение между летчиками как-то попроще… без фанаберии. Маленький ведь коллектив, что там — двадцать летчиков, командир полка и летающий комиссар… Уже, кстати, не комиссар, упразднили институт комиссаров в конце октября. Теперь замполит. Но душа у него настоящая, комиссарская, как из легенды о гражданской войне. Отличный мужик, за ним как за каменной стеной. И поддержит, и поможет, и отругает, если надо. Но так, что сам все поймешь, и никакого чувства обиды не будет. Так вот. Я сначала удивился, как летчики общаются. По-дружески, по именам. Нет, в строю — святое дело, там — товарищ командир и все такое. А так, в простой обстановке — Вася, Петя, Коля… Комполка, конечно, по имени я называть не буду, но вот комэск его, знаю, зовет по имени… Но требовательность на высоте! Если надо, Петя такую стружку с Васи спустит — папе Карло и не снилось, когда он своего Буратино строгал!
— Лейтенант! Эй, Туровцев! Виктор, да иди же сюда!
Я обернулся. Меня кто-то ищет. Пора завершать прогулку — дела нашлись! И это хорошо.
***
Оказалось, меня не просто искали, за мной аж машину послали! Пока мы, подпрыгивая в кузове, мчались на стоянку, помощник начальника штаба наскоро объяснил ситуацию.
Дело было в том, что дивизия со вкусом подала наверх проведенный нами бой, ну тот, когда мы немца на аэродром привели. Даже посылали авиаразведчика с фотоаппаратом, он заснял столбы дыма от сбитых немецких самолетов. Не то, чтобы докладу комполка не поверили, нет. Немец-то — вот он, и мессер стоит, можно потрогать. Но снимок — это документ! А если к нему приложить еще и наши рапорты и схемы — вообще красота получается. Так вот. Пошла шумиха, одобрямс всякий, решили популяризировать, раскрыть, так сказать, наш опыт для широких авиационных масс. Дело, в общем-то, нужное, если все сделать по уму и не перебарщивать. Короче — к нам прислали какого-то корреспондента из "Красной Звезды" и фотографа. И сейчас он, этот самый фотограф, будет нас щелкать на фоне истребителя комполка, украшенного звездочками за сбитые немецкие самолеты.
Ну, ладно, нужно — так нужно, кто бы против? Мы выпрыгнули из кузова, тут же на эмке подлетел командир и цирк начался. Правильно говорили мои знакомые офицеры — кто в армии служил, тот в цирке не смеется!
К комполка шариком подлетел молодой, длинный парень в топорщащейся, не обмятой еще форме, которая сидела на нем, как на корове седло, со здоровым, просто-таки выдающимся шнобелем.
— Здравствуйте, я Яша Хейфец! — Яша схватил обалдевшего от такой милой непосредственности комполка за руку, и стал ее трясти, приговаривая — Так вот вы какой! Настоящий командир! Летчик! Становитесь во-о-от сюда, а планшетка у вас есть?
Комполка беспомощно повел вокруг глазами. Вылезший за ним из эмки незнакомый старший батальонный комиссар, улыбался и молчал, с интересом глядя на разыгрывающееся перед нами представление. Кто-то из наших сунул командиру планшет.
— Так! Кто с ним еще был? — продолжал кипятиться Яша по фамилии Хейфец. Помначштаба начал теснить наше звено к командирской машине.
— Нет-нет-нет! Так не пойдет! Это еще что такое?! — закричал Яша, оставив свой фотоаппарат на крыле истребителя. — Как они одеты?
— Как одеты? В комбинезоны одеты… — не понимая причину воплей фотохудожника, забормотал ПНШ.
— А как же я дам ордена? — продолжал витийствовать Яша. — Орденов не видать! А ну-ка! Быстро! Дайте мне ордена!
ПНШ обреченно махнул рукой, и подозвал машину.
— Смотайтесь, ребята, переоденьтесь. Не слезет ведь с нас это чудо. А нам приказали ему помогать…
Дело в том, что я, да и многие ребята тоже, летали без орденов. Почему? Да очень просто — парашютные лямки быстро стирали с них позолоту и портили вид орденов. А мне это надо? В общем, мы смотались в нашу землянку, и вернулись одетыми как на парад.
— Ну, это же другое дело! — восхитился настырный Яша. — Как говорят у нас в Одессе — это две большие разницы! Встаньте сюда, к товарищу командиру…
Мы подошли к самолету и стали неровной дугой.
— Нет, не так! Как вы стоите! Товарищ командир, вы стоите здесь. Вы смотрите сюда, — начал размахивать руками Яша, — вы только что вернулись из боя, и проводите эту… как там у вас называется… да, — разбор полетов!
Ребята стали потихоньку перхать от сдерживаемого смеха, командир стал багроветь, а незнакомый старший батальонный комиссар уже откровенно посмеивался.
— Вы, товарищи, держите в руках свои планшетки, и смотрите на командира! Внимательно смотрите! Вы ловите каждое его слово — вдруг он скажет что-то важное!
— Ага! Давайте, ребята, наливайте скорее! — прошептал кто-то за моей спиной. Но командир это услышал, и добродушия это ему не прибавило.
— Товарищ командир, — продолжал давить Яша, — у вас суровое, волевое лицо! Вы ставите летчикам задачу… нет — вы проводите разбор полетов! Да! Ну, начали.
Мы, довольные бесплатным развлечением, уставились на комполка, желая запечатлеть в своих душах его суровые, мужественные черты. Командир почему-то покраснел и отвел глаза.
— Нет, нет, нет! Не пойдет! Еще раз! — заорал Яша, прыгая вокруг нас с фотоаппаратом в руках. — Мужественно, бодро! Давайте еще раз, ну, дружненько!
Мы снова вылупились друг на друга. Командир постарался взять себя в руки, и смотрел на нас таким взглядом, что сразу хотелось крикнуть: "Нет! Это не я! Не надо!"
— Вы! Вот вы, товарищ блондинчик! Не загораживайте следующего товарища, у него награды не видно!
Блондинчик — Толя Рукавишников, — которому теперь придется всю войну ходить с новым прозвищем, с ненавистью посмотрел на мастера фоторепортажа. Из толпы зрителей донеслось одобрительное ржание.
— Так его! Блондина этакого, ишь, гад, командира звена закрывает, свою медаль выпячивает! Виктор, да двинь ты ему!
— А-а-тставить разговорчики! — мрачно буркнул комполка.
Наконец, все вроде бы устаканилось. Стояли мы как надо. Но у командира пропало нужное героическое выражение лица. Пропало — и все тут! Ну, что ты будешь делать. Мы начали коченеть в своих гимнастерках. Что-то надо было делать.
— Товарищ майор, — интимно шепнул я ему голосом вертолетчика Карлсона, извещающего фрекен Бок об убежавшем молоке, — а у вас ширинка расстегнута…
— Где?! — испуганно ахнул майор и дернул рукой с планшетом, прикрывая подол гимнастерки. — А-а-а! Туровцев! Да как ты… да я тебя…
— Вот! Вот оно! — закричал абсолютно счастливый Яша, щелкая своей камерой и ужом увиваясь вокруг нас. — Вот так… еще так… Есть! Ф-ф-ух, ну и тяжело с вами работать, товарищи летчики. Объясняешь, объясняешь — пока до вас дойдет…
